Читательница нашего журнала Г. Юрьева из города Солнечногорска Московской области спрашивает:

 — Я не раз встречала в печати упоминание называемой «Влесовой книге». Мнения по ее высказывались самые разные. Одни ученые утверждают, что это бесценный памятник письменности Древней Руси, самый ранний из дошедших до наших дней. Другие прямо высказываются, что это искусная подделка, недостойная серьезного внимания. Хотелось бы узнать подробнее о загадочной «книге». Что она все-таки из себя представляет?

Сегодня на страницах журнала с полемическими заметками о «Влесовой книге» выступает писатель Василий ОСОКИН.

1919-й год. Гражданская война. Полковник Изенбек входит в занятый одним из штабов белой армии помещичий дом. Всюду следы поспешного бегства хозяев. Книги выброшены из шкафов, валяются на столах, на полу. Вот какие-то древние дощечки, некоторые уже раздавлены солдатскими сапогами, на других еле проглядывают буквы, когда-то вырезанные. Полковник приказывает денщику собрать уцелевшие дощечки в мешок.

Эмигрантская судьба забрасывает его в Бельгию. В свое время Ф. А. Изенбек учился в Петербургской Академии художеств. Теперь это пригодилось. Бывший полковник подрабатывает на фабрике ковров в Брюсселе, рисует восточные орнаменты. С этим нелюдимым и странным человеком знакомится другой эмигрант, литератор-историк Юрий Петрович Миролюбов. Однажды он пожаловался Изенбеку: задумал произведение из жизни древней Руси, но не имеет необходимых материалов. Изенбек молча указывает на лежащий в углу старый мешок.

Миролюбов развязывает его, вглядывается в дощечки. Он по­ражен. Он видит древнерусские буквы, разбирает отдельные слова. Впоследствии он копирует текс­ты, некоторые, наиболее рельеф­ные дощечки, фотографирует. Начерно расшифровав тексты, он приходит к выводу, что они рассказывают о древних славянах и охватывают время, примерно с пятого века до нашей эры по шестое-седьмое столетие нынеш­него летоисчисления.

13 августа 1941 года Изенбек умирает в оккупированном фа­шистами Брюсселе. Дощечки бес­следно исчезают, остаются только фотокопии. Миролюбов заводит переписку с историками А. Ку­ром из Сан-Франциско и С. Лес­ным (Парамоновым) из Канбер­ры. Кур. предложивший назвать дощечки Влесовой книгой по упоминающемуся в них язычес­кому богу Велесу (Влесу), публи­кует их тексты в выходившем в Сан-Франциско на русском языке журнале «Жар-птица», Лесной издает монографию. По­том они отсылают все материалы (фотографии и дешифровки) в Москву, в Славянский комитет для консультации с советскими учеными. В журнале «Вопросы языкознания» (1960, № 2) появляется статья доктора филологи­ческих наук Л. П. Жуковской. Ав­тор полагает, что Влесова книга является подделкой докирилли­ческой рукописи, но все же счи­тает своим долгом сделать сле­дующую оговорку: «За древность говорит так называемое «подве­шенное» письмо, при котором буквы как бы подвешиваются к линии строки, а не размещаются на ней. Для кириллицы эта черта неспецифична, она ведет скорей к восточным (индийским) образ­цам. В тексте сравнительно хоро­шо выдержана сигнальная линия, проходящая у всех знаков по се­редине их высоты, что является свидетельством в пользу наиболь­шей возможности древности докириллического памятника».

В 1963 году в Софии состоялась конференция славистов, на кото­рой Влесова книга вызвала боль­шой интерес ученых. Решено бы­ло подробно изучить это — во многих отношениях таинствен­ное — произведение. В 1970 го­ду в журнале «Русская речь» (№ 3) о нем как о выдающемся памятнике письменности упоми­нал поэт И. Кобзев, в 1976 го­ду на страницах «Недели» (№ 18) с обстоятельной популя­ризаторской статьей выступили журналисты В. Скурлатов и Н. Николаев, в № 33 за тот же год к ним присоединились канди­дат исторических наук В. Вилинбахов и известный исследователь былин, писатель В. Ста­ростин. В «Новом мире» и в «Огоньке» были опубликованы статьи Д. Жукова, автора повести о знаменитом собирателе древ­нерусской литературы В. Ма­лышеве.

Примечательно, что загадоч­ные письмена вдохновляют неко­торых наших писателей на созда­ние художественных произведе­ний. Вот что сказал в одной из бесед о своем новом романе известный советский прозаик П. Проскурин («Альманах биб­лиофила», 1980, № 9): «Этот роман навеян книгами по истории России. Где-то в Курской гу­бернии во время гражданской войны нашли изъеденные време­нем дощечки с непонятными письменами. Находка в то бурное и сложное время попала за гра­ницу. Один историк высказал предположение, что это древне-славянские руны. Из них извест­но стало, что история славянст­ва простирается от Олеговой по­ры еще на полторы тысячи лет вглубь... и вот ознакомившись с этими исследованиями, я «на­правил» героев нового романа (условное его название «Старый дом») в глубь истории наших предков».

Вместе с тем в журналах «Во­просы истории. (1977, № б) и «Русская речь» (1980, № 4) про­должались выступления исследо­вателей, которые считают Влесову книгу подделкой, в том числе были опубликованы статьи Л. Жуковской, уже не приводящей аргументов в пользу ее подлинности.

Полемика продолжается. В ней решил участвовать и автор этих строк. Решил после многолетнего раздумья, впервые узнав о Влесовой книге в 1960 году из пуб­ликации Л. Жуковской в уже упо­минавшемся выше журнале 'Во­просы языкознания».

Но прежде, чем полемизировать, давайте познакомимся с текстами самой Деревянной книги, — так я буду называть ее впредь. Кстати, она имела такие внешние особенности: размер дощечек – 38x22 см, толщина 0,5 см, текст шел сплошным потоком, как это было в рукописи «Слова о полку Игореве», то есть без разделения на слова, и вырезался на дощечках с обеих сторон.

И все-таки раньше, чем гово­рить о текстах, стоит вспомнить о том, что мы знаем о времени, которое, по мнению Ю. Миролюбова, в них отра­жено. И вообще, что нам известно о нашей прародине — землях древних славян и Скифии? Све­дения о Скифии идут от «отца истории», древнегреческого историка и путешественника Геро­дота (жил приблизительно между 490—425 годами до нашей эры). Он рассказывает, что скифы обитали на обширной территории (части нынешней Ук­раины), простирающейся с севе­ра на юг до Таврики (современ­ный Крым), а на востоке дохо­дящей до торжища Кремны на Меотидском озере (ныне Азов­ское море). Он упоминает о гра­ничащих со скифами андрофа­гах-людоедах, рассказывает о том, как скифы приготовляют пищу, приносят жертвы богам, хоронят умерших, повествует о походе на них персидского царя Дария, которого скифы заста­вили позорно убраться восвояси.

Гораздо меньше известно нам о древних славянах. О них ко­ротко сообщают, в частности, жившие в VI веке нашей эры ви­зантийские писатели Прокопий Кесарийский и Маврикий Стра­тег.

А теперь перейдем непосредст­венно к текстам дощечек Дере­вянной книги. (Цитируем их в расшифровке С. Лесного).

«Боги русов не берут жертв людских и ни животными, един­ственно — плоды, овощи, цве­ты, зерна, молоко, сырное питье (сыворотку), на травах настоенные, и мед, и никогда живую птицу и рыбу, а вот варяги и аланы богам дают жертву иную — страшную, человече­скую, этого мы не можем делать, ибо мы Даждьбоговы внуки и не можем идти чужими стопами.

И вот грядет с силами многи­ми Даждьбог на помощь людям своим, и так страха не имейте, поскольку, как в древности, так и теперь, оные (боги) заботят­ся... И вот был город Воронзенц, город, в котором уселись го­ты, и... русы бились, и тот город был мал, и также окрестности того были сожжены, и прах и пепел тех развеяли ветрами на обе стороны и место это оставле­но... земля та русская... не за­будьте ее — там ведь кровь от­цов наших проливалась...»

В цитированных текстах, как и в части других, нередки про­пуски — отдельные места не разобраны. А, может быть, не­которые слова переведены на современный язык Миролюбовым и Лесным не совсем точно? Но, не правда ли, уже и из этих интерпретаций встает перед на­ми совершенно особый мир, от­даленный многими столетиями, и мы слышим живые, как бы приглушенные шумом времени, голоса давно ушедших людей...

Есть в книге немало уникаль­ных исторических сведений и фактов, которые еще предстоит тщательно прокомментировать, изучить.

Желанием донести до читателя свое понимание текста Деревян­ной книги вызвана поэтическая работа Игоря Кобзева, цикл его новых стихов. Тщательно сли­чаешь его тексты с имеющимися расшифровками и становится очевидным, что поэт стремится, максимально следуя подлиннику, передать дух древних письмен. Пользуюсь возможностью по­знакомить читателя с некоторы­ми переложениями Кобзева, ко­торые, кстати, публикуются впервые:

«Коль дождемся: черный на­ступит день, притулиться не будет места нам — вновь отцов наших мертвых святая тень нас покличет для боя честного! А уж коль повергнут нас в том бою, громыхая в грозовой полночи, сам Перун могучую рать свою приведет к нам для братской по­мощи... Чтобы наших околиц не тронул враг, словно птицы с не­бес накинемся, и кто ранен был, кто убит в боях — все единой стаей ринемся!»

Вот другой, по моему мнению, примечательный текст в переложении поэта:

«Птица Матырьсва снова крылами бьет: злая рать браман рыщет по степи. Сквозь любую щель городских ворот все слышнее гул вражьей поступи! Черным дымом в небо плывут дома. Жаль вопит, обрекая мыкаться. До своих богов, коих скрыла тьма, скорбный голос спешит докликаться. И бог Влес, кто огонь очагам дает, нам идет подмогнуть в сражении! И дрожит браманский и готский род, вождь Гематрих бежит в смятении. Малой Калки брег их уводит вон, чтоб потом за Великой Калкою по иным степям, где струится Дон, кочевать им порою жаркою... Там навек рубеж промеж нас пройдет, даль укроет края последние. Лет четыреста будет драчливый гот разорять племена соседние. Ну, а наше дело поля пахать, скот да шкуры, да тук выменивать, а городах с аланами торговать, чужеземный товар примеривать. Да к себе домой серебро свозить, брать колечки червонозлатые, да богов премудрых благодарить за такие лета богатые... Одолеть нам дает любую рать трех святых отцов сила властная: те святые – Ярь, да еще Колядь, да еще потом — Горка Красная. С ними в ряд — Овсень, с волосами ржи, да с глазами насквозь веселыми. Словно странники божьи сии мужи городами бредут и селами. И где тот хоровод пройдет, — словно вдруг от молвы пророческой, – затихают войны и мир грядет по чужой земле и по отческой».

Итак, птица Матырьсва, святые Ярь, Колядь, Горка Красная; Жаль (в «Слове о полку Игореве» — «Жля и Карна» — символы народных бедствий) — все это новое для нас, обогащающее наши представления о древних славянах. Птица Матырьсва встречается не раз на дощечках Деревянной книги и, видимо, связана со словом «мыт» — она предвещает несчастья, мытарства, мучения. А кто такие «Браманы»? Идет ли это слово от бога Брахмы, то есть имеет в виду пришельцев с далекого юго-востока — брахманов, или это имена западных славян — ведь слово «брама» — древнепольского происхождения? Все это и многое другое еще предстоит исследовать.

Доказывая, что Влесова книга — подделка, мистификация, – некоторые ученые-языковеды утверждают, что ряд букв с дощечек появился позднее докириллического времени. Л. Жуковская так и назвала свою статью «Подделка докириллической рукописи». Другие же буквы и знаки, по мнению этих исследователей, вообще неизвестны, следовательно, выдуманы поддельщиком.

Но вот что в беседе со мной (а разговаривать мне на эту тему приходилось со многими специа­листами) говорила кандидат фи­лологических наук, специалист в области польского языка Г. С. Белякова:

— Отрицатели подлинности до­щечек считают, например, что из слова «Велес» не могла возник­нуть форма «Влес», а лишь «Волс», переходящая на русской почве в «Волос». Но почему? При­водимая ими аналогия праславянского языка слова «мелко» — русское позднейшее «молоко» — имеет у западных сла­вян, в частности в польском язы­ке, форму «млеко». Мог быть и вариант «Велс — Волос — Влес». О западнославянском влиянии говорят и такие формы, как «менж», «гренде» и другие. В написании дощечек, судя по стилю изложения и начертанию букв, участвовало несколько авторов, разве один из них не мог быть праполяком?

Что же касается букв более поздних, чем докириллическое письмо, то, нам кажется, они мо­гут быть датированы более позд­ним временем. Не исключено, что это копия, может быть, и не пер­вая, с более ранних дощечек. Ведь мы знаем, что первая рукопись «Слова о полку Игореве», запе­чатлевшая поход Игоря против половцев, была создана вскоре же после этого события, происходив­шего в 1185 году. А вот рукопись, найденная А. И. Мусиным-Пуш­киным и сгоревшая в 1812 году, была датирована примерно XVI веком и являлась копией с копии, неизвестно какой по сче­ту. Это не умалило ее достоинств, несмотря на то, что факт гибели рукописи породил в свое время скептиков, тоже утверждавших: «Слово о полку Игореве» — подделка.

Мы — за всестороннее изуче­ние Деревянной книги. Сейчас мы, члены Комиссии по охране памятников при Московской писательской организации, привле­каем к изучению Деревянной кни­ги специалистов самых разных профилей, а не только языкове­дов.

Научный сотрудник одного из московских институтов, физик Л. И. Сотникова занимается проб­лемой соответствия чисел и букв древних алфавитов. Она доказы­вает, что древнерусским авторам, в том числе и творцам Деревян­ной книги, была присуща эта твердая вера в соответствие цифр и букв, оно было для них зако­ном. С этой позиции «Книга» не имеет никаких ошибок, ника­ких неправильных лишних букв и знаков, исключая лишь немно­гие отдельные, специально за­шифрованные места, поддающие­ся быстрой расшифровке, при ко­торой необходима лишь пере­становка букв. Расшифровывая тексты, согласно своему методу, она указывает в ряде случаев на некоторую неточность переводов Миролюбова и Лесного и выступает за новое и более точное прочтение письмен.

Небезызвестный в истории отечественной библиофилии, А. И. Сулакадзев, которому, в частности Л. Жуковская припи­сывает эту подделку, был бес­корыстным чудаком — коллек­ционером древностей, в том числе и старинных рукописей. Иногда он тешил себя тем, что учинял приписки на полях или в конце рукописи, изредка даже сочинял сам «древние произведения», на­пример, написал языческую «Боянову песнь». Г. Р. Держа­вин даже поверил было в ее подлинность, и все же сулакадзевские подделки быстро разобла­чались. Он учинял их лишь на старой бумаге я не касался пергаменов — специально обработанных телячьих шкур, приме­нявшихся для письма в древно­сти. Портить драгоценный ма­нускрипт-пергамен он себе не позволял. Конечно же, он не мог вырезать на специально подобранных дощечках тексты, искус­но имитирующие письмена древ­них славян, — ведь ряд фактов из их эпохи стал известен лишь в недавнее время.

Другое дело — наличие в его собрании Деревянной книги. Почти убежден — она у него бы­ла. Существует опись библиотеки Сулакадзева. И вот некоторые строки из нее: «Книгорек, то есть каталог древним книгам как письменным, так и печатным, из числа коих, по суеверию, многие были прокляты на соборах, а иные в копиях сожжены, хотя бы оные одной истории касались; большая часть оных писана на пергамене, иные же на кожах, на буковых досках, берестяных листах, на холсте толстом, пропи­танном составом, и других».

Дилетант Сулакадзев, владевший множеством рукописей, под­линных и поддельных, сам не мог в них как следует разобраться, отличить ценное от ничего не стоящего, особо выделить Дере­вянную книгу. «Что лее вы ду­маете, я нашел у этого челове­ка? — говорил президент Акаде­мии художеств А. Н. Оленин мемуаристу С. П. Жихареву.— Целый угол наваленных черепков и битых бутылок, которые вы­давал он за посуду татарских ханов, отысканных будто бы им в развалинах Сарая, обломок камня, на котором, по его уверию, отдыхал Дмитрий Донской после Куликовской битвы, пре­страшную кипу старых бумаг из какого-нибудь уничтоженного богемского архива, называемых им новгородскими рунами. Но главное сокровище Сулакадзева состояло в толстой уродливой палке, вроде дубинок, употреб­ляемых кавказскими пастухами для защиты от волков; эту пал­ку выдавал он за костыль Ивана Грозного...»

Мог ли этот человек быть автором Деревянной книги?